Веру Полозкову многие давно признают настоящим феноменом современной поэзии. Впервые девушка начала публиковать свои произведения в личном блоге — и тут же обзавелась тысячами подписчиков и поклонников. К 25 годам она успела издать две книги, попробовать себя на театральных подмостках и стать обладательницей нескольких литературных премий.
***
Слушай, нет, со мной тебе делать нечего.
От меня ни добра, ни толку, ни просто ужина —
Я всегда несдержанна, заторможенна и простужена.
Я всегда поступаю скучно и опрометчиво.
Не хочу ни лести давно, ни жалости,
Ни мужчин с вином, ни подруг с проблемами.
Я воздам тебе и романами, и поэмами,
Только не губи себя — уходи, пожалуйста.
***
И катись бутылкой по автостраде,
Оглушенной, пластиковой, простой.
Посидели час, разошлись не глядя,
И никаких "останься" или "постой";
У меня ночной, пятьдесят шестой.
Подвези меня до вокзала, дядя,
Ты же едешь совсем пустой.
Я бы не уходила. Я бы сидела, терла
Ободок стакана или кольцо
И глядела в шею, ключицу, горло,
Ворот майки — но не в лицо.
Вот бы разом выдохнуть эти сверла —
Сто одно проклятое сверлецо
С карандашный грифель, язык кинжала
(желобок на лезвии — как игла),
Чтобы я счастливая побежала,
Как он довезет меня до угла,
А не глухота, тошнота и мгла.
Страшно хочется, чтоб она тебя обожала,
Баловала и берегла.
И напомни мне, чтоб я больше не приезжала.
Чтобы я действительно не смогла.
***
- Все, - говорю, - нравится мне в моем будущем муже: и качество текстов, и
уровень театральных проектов, которыми он занимается, и родители у него
замечательные, и люди отличные, с которыми он работает в Москве - и этим людям
я тоже нравлюсь, они звонят мне и говорят со мной нежным баритоном; и то, что
он хрипотцой, формой бровей и общим мужикастым обаянием ужасно похож на
Данильчука; и то, как он плачет, по-офицерски, стиснув зубы, отводя глаза,
чтобы люди не видели слез; прекрасно, что он неамбициозен, но сверхуспешен за
счет как раз вот такого ненапряжного подхода к жизни, что он может что-то придумать
и забыть, и директора потом ходят и умоляют это найти и записать; что он молод,
что у него татуировочка, еле заметная, я видела; и стрижка его мне нравится
пионерская, и коллекция гитар, и когда он небрит, и когда гладко выбрит, и
когда носит бородку-эспаньолочку; и голос его прекрасен, и форма ногтей, и даже
национальность его меня завораживает совершенно. Только одно чуть-чуть
напрягает - мы все еще незнакомы.С ним ужасно легко хохочется, говорится,
пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы –
почти тигрица, обнимающая детеныша.Он красивый, смешной, глаза у него
фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что
даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.Он немножко нездешний;
взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его
тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.Он
ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания.
Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует –
безосновательно, но отчаянно. Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе
идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия. Ей бы
только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я
спрячусь – ты не найдешь меня»; она старше его и тоже почти красивая. Только
безнадежная.Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой
бликов два их овала. Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала.
Перестиховала.Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как
смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то
выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба. Зачинаю – а через месяц
проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола. А вот тут,
гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.Он кивает; ему и грустно, и
изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится. Он не любит ее,
наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.Она скоро
исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая». Он
проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.И
какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота – остановится,
тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.
***
Надо было поостеречься.
Надо было предвидеть сбой.
Просто Отче хотел развлечься
И проверить меня тобой.
Я ждала от Него подвоха –
Он решил не терять ни дня.
Что же, бинго. Мне правда плохо.
Он опять обыграл меня.
От тебя так тепло и тесно…
Так усмешка твоя горька…
Бог играет всегда нечестно.
Бог играет наверняка.
Он блефует. Он не смеется.
Он продумывает ходы.
Вот поэтому медью солнце
Заливает твои следы,
Вот поэтому взгляд твой жаден
И дыхание – как прибой.
Ты же знаешь, Он беспощаден.
Он расплавит меня тобой.
Он разъест меня черной сажей
Злых волос твоих, злых ресниц.
Он, наверно, заставит даже
Умолять Его, падать ниц –
И распнет ведь. Не на Голгофе.
Ты – быстрее меня убьешь.
Я зайду к тебе выпить кофе.
И умру
У твоих
Подошв.
